Фигль мигль долой стыд

Фигль мигль долой стыд

Продажа только по Москве и Петербургу ! В Москве – доставка курьером бесплатно при заказе от 3500 руб. В Петербурге – доставка курьером (бесплатно при заказе от 2000 руб) или самовывоз из Издательства. –> Наши книги можно заказать по телефонам: (812) 575-09-63, 712-67-06 или на сайтах: Интернет-магазин “Лабиринт” Интернет-магазин “Озон”

Автор: Илья Бояшов Название: Бансу Год: 2019

Автор: Илья Бояшов
Название: Танкист, или «Белый тигр»
Год: 2019

Автор: Герман Гессе
(перевод с нем. Г.Снежинской)
Название: Магия книги
Год: 2019

Автор: Фигль-Мигль
Название: Долой стыд
Год: 2019

Автор: Марсель Пруст
(перевод с фр. Е. Гречаной)
Название: Молодой Пруст в письмах (1885–1907)
Год: 2019

Автор: Михаил Юрьев
Название: Третья Империя. Россия, которая должна быть
Год: 2019

Петербургская писательница Фигль-Мигль выпустила новую книгу «Долой стыд»

Таинственная писательница из Петербурга, скрывающаяся под псевдонимом Фигль-Мигль, выпустила новую книгу «Долой стыд». В ней постсоветский Петербург принимает человеческие страсти и слабости, а сам роман полон отсылок к современникам и классикам и современникам — найдете все «пасхалки»?

Конспирологи приписывали авторство ее книг Павлу Крусанову, Виктору Топорову, Татьяне Москвиной и Михаилу Трофименкову. В короткий список «Нацбеста» проходил и роман «Ты так любишь эти фильмы», некоторые главы которого написаны от лица таксы. Самуил Лурье, описывая Фигля-Мигля, отметил «тотальную иронию», «рефлексию и скрытность», «невероятную начитанность».

«За этим псевдонимом скрывается сотрудница петербургского филфака. Наверное, в качестве Фигля-Мигля она выглядит интереснее, чем под своим реальным именем и в своем реальном качестве Ну кто бы ее знал в качестве Екатерины Н.? Никто бы и внимания не обратил. А после Фигля-Мигля она дает информационный повод», — прокомментировал еще в 2013 году критик и писатель Дмитрий Быков.

Екатерина Чеботарева печаталась в журналах «Нева» и «Звезда». Автор романов «Щастье» (2010), «Ты так любишь эти фильмы» (2011. С этим романом попала в лонг-лист премии «Нос», шорт-лист «Нацбеста» и шорт-лист премии Довлатова) и «Волки и медведи» (2012). В 2017 году в продажу поступил новый роман «Эта страна», который также был номинирован на литературную премию «Национальный бестселлер».

Фигль-Мигль

Из эксклюзивного интервью для «Собака.ru»:

Мой жанр, полагаю, называется «философский комический роман». Я чувствую себя писателем, которого интересуют вопросы метафизики, но я не в состоянии устраивать по этому поводу эпопею в духе Льва Толстого. Мне проще сделать, чтобы было смешно. Возможно, некоторым это мешает видеть собственно проблематику, но тут не моя вина. По этому поводу могу рассказать историю своего псевдонима, вызвавшего столь горячую реакцию у разных людей. Он был придуман давным-давно для газеты «Сорока», которая была бумажным прототипом нынешних соцсетей. Потом, еще в 1990-е, я пришла с романом в журнал «Нева». И старая редакция очень по-доброму ко мне отнеслась — и покойный Борис Никольский, и Самуил Лурье, а затем они потратили много времени, чтобы меня от этого псевдонима отговорить. Но мне еще и тридцати не было, поэтому я подумала: «Старые пердуны недовольны, значит, отличный псевдоним». Что он означает? Что написано, то и означает: что автор фигляр, паяц, гаер, шут гороховый. Это мой привет всем людям, которые смотрят в зеркало и видят там совесть нации.

18 +: Каминг-аут, феминизм и психотерапия – отрывок из романа «Долой стыд» Фигля-Мигля

В издательстве «Лимбус Пресс» вышел новый роман лауреата «Нацбеста» писательницы Фигль-Мигль «Долой стыд». «Собака.ru» публикует отрывок из сложноустроенной книги с многочисленными отсылками к литературным произведениям, которую скрывающаяся под псевдонимом петербурженка Екатерина Чеботарева характеризует как «модернизм с человеческим лицом».

У очень и очень многих людей, даже таких, на которых никогда не подумаешь, годами нет секса. Телевидение и Интернет приучили их к мысли, что это достаточный повод для тяжёлого невроза. Нет секса? Не будет, значит, ни здоровья, ни социальной полноценности – тебя самого не будет. И проблемы со здоровьем и обществом начинаются как по заказу: из-за нервной гонки за счастьем, постоянной взвинченности, нежелания либо неумения спокойно жить той жизнью, которая досталась.

На мою долю выпадают жалобы, завуалированные просьбы помочь с поиском партнёра и постыдные тайны. Нестор, например, пишет эротические рассказы. Которые никого не возбуждают, рассказы из числа тех, где фигурируют ≪музыка его (её) страстных стонов≫, ≪мой раскалённый страстью член≫ и ≪мои трусики промокли≫. (Опять трусы.)

Я как-то обсудил это с Соней, единственной моейклиенткой, ведущей регулярную половую жизнь, и та, подумав, сказала: ≪Но, доктор, они действительно промокают≫. Промокают, да? Ну ладно.

Или вот Муся. Муся шарахается от мужчин, но и женщин любит только из принципа.

– Муся, ну зачем так себя истязать?

– Понимаете, доктор, если уж ты феминистка, то удобнее быть при этом и лесбиянкой. Потому что с мужчинами становится невозможно. Когда они узнают. Ну, про феминизм.

– А им обязательно узнавать? У вас на лбу не написано.

– …Я ведь не специально. Так, слово за слово. Я не могу постоянно за собой следить, чтобы не ляпнуть лишнего. Это, в конце концов, унизительно.

– Принимать во внимание чужие чувства?

– О, эти-то скоты никогда ничьих чувств во внимание не принимают. Они не думают, что у меня какие-то чувства вообще могут быть. – Муся сжала кулачки. – И что самое несправедливое, у них это получается как-то естественно, но если я начну вести себя так же, то покажусь дурой и хабалкой.

– Быть дурой и хабалкой – такой же талант, как быть жлобом. Если вы этого очень хотите, можно, конечно, себя натаскать. Существуют тренинги.

– Нет, я просто хочу, чтобы меня это не задевало. Равнодушие тоже можно натренировать?

– Это называется ≪повышение самооценки≫. Когда самооценка высокая, равнодушие к чужим мнениям появляется само собой. Это как с температурой при гриппе: тридцать восемь и пять – и вас уже мало интересует, кто от оппозиции пойдёт на выборы.

– …Температура при гриппе повышается в результате борьбы организма с вирусом. А с чего повышаться моей самооценке? Я ведь даже не знаю, стою чего-то на самом деле или нет.

– И не надо вам знать. Не важно, чего вы стоите.

Важно, во что вы себя оцените.

– Но кто на это купится?

– О, полно идиотов.

– …Я познакомилась с нормальной девушкой.

Как вы думаете, мне нужно ей про себя рассказывать?

–А чем вы с ней собираетесь заниматься?

– На выставки вместе ходить. В театры. Я к тому, что, если я приму во внимание её чувства и буду помалкивать, а она потом вдруг как-нибудь узнает, выйдет совсем некрасиво. И знаете, нормальным ведь очень трудно объяснить, что ты не хочешь всех подряд и с кем-то просто дружишь. Они всё равно будут настороже.

– Объясните ей хотя бы про феминизм. При случае.

– Ей уже телевизор объяснил, – горько сказала Муся. – Знаете, что она думает? Что феминисток служба безопасности может прогнать из магазина. Как воришек.

– Вы ничего не путаете?

– Да она мне практически открытым текстом сказала. – Муся помолчала. – А может, она лесбиянок имела в виду? Вот и думай, признаваться в том, что она и без того уже знает, или нет. Вы бы на моём месте признались?

– Конечно же нет. Каминг-аут – это хуже, чем безнравственно. Это вульгарно.

– …Не говоря уже о том, что женские каминг-ауты никого не интересуют. Вы в курсе, доктор, что нарушаете сейчас профессиональную этику?

– Именно поэтому я так популярен.

Я нечасто высказываю своё мнение и прилагаю усилия, чтобы его вообще не иметь. Современный мир считает, что любому гражданину есть что вякнуть по любому вопросу, включая узкоспециальные и требующие многолетних размышлений, и граждане настолько втянулись, что молчание или слова ≪не знаю≫ воспринимают как антиобщественную выходку. Как это ты не знаешь? Ты личность или не личность? Профицит бюджета – не твоё дело? Или, может быть, генная инженерия – не твоё дело? События на Ближнем Востоке? События на Дальнем Востоке? События в Монте-Карло? Орфография? Их поощряли быть собой, и вот что из этого получилось.

Но моим кретинам полезно ознакомиться с правильным взглядом на вещи, раз уж так вышло, что чёртова кушетка – единственное место, где они могут это сделать. Я даю советы. Столь низко пал профессионально, что даю советы – ими всё равно никто не воспользуется.

– Почему все так сходят с ума с этими каминг-аутами?

– Потому что это средство контроля. И, как ни смешно, средство деромантизации. Гомосексуализм при ярком свете теряет всю свою привлекательность.

Мир захлестнул террор каминг-аутов. Людей берут за горло, тащат за волосы, за ноги выволакивают из нор; дошло до того, что отказ публично говорить о своей ориентации, какой бы она ни была, принимается за косвенное трусливое признание, так что не желающие прослыть *** обнародуют число и адреса своих жён и любовниц. ≪Всем выйти из сумрака!≫ Никаких сумерек. Никакой двусмысленности.

– А как вы всё-таки познакомились?

– …Мы всё время видим друг друга в одном и том же месте. А недавно в центре столкнулись, случайно.

Но, доктор, она первая со мной поздоровалась, честное слово.

– И теперь ходите по музеям?

– Ну да. А что такого? Мы же не на актуальное искусство. То есть один раз пошли на актуальное, но, думаю, больше не надо. Не хочу наткнуться на кого-нибудь из знакомых.

– Опасности наткнуться на знакомых в Русском музее нет?

– …Это будут другие знакомые. Не те, кого я имею в виду.

– Ещё вот музей Арктики и Антарктики – безопасное место. …Сама Арктика, наверное, тоже.

После Муси один за другим явились Соня и мой сумасшедший. Соня была в бешенстве после очередной встречи со следователем, который вёл дело об ограблении её квартиры, а старик окончательно переселился в какой-то свой дивный новый мир и только изредка оттуда выныривал, чтобы взглянуть на меня изумлёнными вопрошающими глазами.

Я привык и к нему, и к ситуации, но он был неизлечим, а ситуация – того рода, что развиваются от плохого к худшему. Далось ему это воровство! Нам нужны были деньги в бOльших количествах, чем можно заработать, – боевые организации, в конце концов, недешёвое предприятие, – и я добывал их как мог. Можно подумать, Соня Кройц пойдёт на паперть, лишившись брюликов. Или я не знаю, по какой статье пойду сам, если что? (Да уж, лучше по этой.) Старикан как будто пытался объяснить, что я играю с огнём, а я жеманно отводил глазки и уверял, что этот огонь не жжётся. Знал бы ты, старый пень, какие бывают игры.

– Существуют, в конце концов, способы обмануть полицию.

– Лучший способ обмануть полицию – не делать ничего противозаконного.

– Это также может её насторожить. В определённых обстоятельствах.

Он достал меня на этот раз, крепко достал. Я делаю это не из любви к адреналину! Хотелось мне крикнуть. Не потому, что жадный или завистливый! Мне плевать, какие уроки извлекли вы из своей жалкой жизни, но мой-то урок заключается в том, что со дня на день станет слишком поздно для учебного процесса. Поздно делать выводы! Поздно дышать! Покупать булочки к завтраку!

Хотя покупать, конечно, придётся ещё больше и всегда что-нибудь не то.

Славным завершением дня стал визит Нестора. Его новостная лента снабдила его сегодня избыточной пищей для размышлений, и, перед тем как начать мотать мне душу заведённым порядком, он пожелал узнать моё мнение про Турцию.

≪Нестор, ты дебил? Какое мнение про Турцию я могу иметь?≫

– Моё мнение про Турцию спросите у Багдасарова.

– Но вы обязаны иметь своё собственное!

– Не хочу. Не люблю выглядеть идиотом.

С такими, как Нестор, всегда совершают одну и ту же ошибку, занося их в разряд назойливых, но неопасных. Комары тоже кажутся неопасными, пока не обнаруживаешь себя в тайге голым и привязанным к дереву. Он глуп, и он тщеславен, и от него не так просто отмахнуться, даже когда он выступает в роли частного человека, а он выходит из неё всякий раз, получив отпор, – выскакивает как ошпаренный.

Он угодил в поставленную для него ловушку, но не заметил.

– Нет слов ≪не хочу≫, когда речь идёт о гражданском долге.

Логически рассуждая, в войне идеологий либерал Нестор борется за суверенность ≪хочу≫; его партия не устаёт рассказывать, как славно жилось бы в мире, который держит ≪должен≫ в будке на привязи, не высовывающим нос дальше уплаты налогов, Уголовного кодекса и ПДД (сюда же, попав в общественный транспорт, они добавляют правила личной гигиены), через глухую стену от частной жизни, сферы мысли и морали и всего, о чём можно сказать ≪дело вкуса≫.

Практика, конечно, имеет за пазухой свои сюрпризы, чтобы показать в нужный момент всем зарвавшимся, мечтателям и неженкам нежелательность иных желаний –и Уголовный кодекс тут совсем ни при чём, –но даже если бы я разговаривал не с идиотом, мне было бы трудно объяснить, где я вижу ошибку. Наверное, порочна сама идея создать регламент?

Иногда, чтобы оставаться человеком, нужно делать выбор в пользу ≪хочу≫, иногда –в пользу ≪должен≫, причём порою –отвечая на один и тот же вопрос.

Так это всё сложно… так, я бы сказал, зыбко…

– Скоро вам станет не до капризов, доктор, – сказал Нестор, радуясь. – Слышали про люстрацию?

– У меня частная лавочка, а люстрация – на госслужбе.

– Все так думают. Только госслужбой занимаются наши стратегические партнёры – и неизвестно, когда начнут.

– И вы решили начать первыми? И с кого же?

– С общественно важных позиций. Знаете, учителя, журналисты, работники культуры. Работников культуры давно пора встряхнуть, писателей в особенности.

– А писателей вы разве ещё не поделили? Со стратегическими партнёрами?

– Если бы всё было так просто. Они же в половине случаев сами не знают, с кем они, – поделишь на глазок, а потом начинаются недоразумения. Такое сочинит, что у самого волосы дыбом.

– Ничего не поделаешь. Психология художника соткана из противоречий.

– Как у плечевых у них психология.

– Ну это уже поклёп.

На писателях пакт от двадцать третьего августа никак не сказался – при условии что это были именно писатели, а не полюбившие литературу журналисты. (Какое-то поветрие: журналист кушать не сможет, пока не напишет Роман. Нестор и его ≪раскалённый страстью член≫ тоже готовят себя к чему-то большому.)

–И разве вы не должны уважать свободу творчества?

–Никому я не должен ничего! –предсказуемо завопил мой дурачок. –Это ещё что за привилегии!

При всей их незначительности, при микроскопических тиражах традиционное отечественное уважение к Писателю никуда не делось. Структуры по умолчанию считают их ничейной землёй, небогатой, не слишком даже полезной, не слишком годной, но… заколдованной, что ли.

–И как, если взять техническую сторону вопроса, вы их люстрируете? Бумагу отберёте?

–Издательства можно штрафовать. На обложках можно ставить штамп ≪Не прошёл сертифика-цию≫. Или ≪Не прошла≫.

–А сами они пусть носят жёлтую звезду.

–А сами они пусть внятно заявят свою позицию!

Он был чугунный, непробиваемый, но всё же осёкся. Может быть, вспомнил свои рассказики. Позицию они безусловно заявляли.

–Ох, –сказал я почти дружески. –Нестор, Нестор.

Дождь меня встретил как добрый друг –топтался во дворе и вот кинулся навстречу. Всё, всё мокрое: жизнь, асфальт, последние листья, скамейка, на которой, как я заметил, любит сидеть мой безумный старик. Заявляется за час до назначенного времени и сидит. Ну что мне, гнать его, выходить с палкой?

Я успешно скрыл его визиты от всех, даже от собственной картотеки.

Сейчас слишком сыро и для него. А я, если бы можно было остаться в какой-то погоде навечно, выбрал бы эту.

Никакой наготы

• Фигль-Мигль. Долой стыд. — СПб.: Лимбус Пресс, 2019. — 376 с.

Ох уж этот Фигль-Мигль! Опять нахитрил, намудрил — нафиглил, намиглил. Мы уже привыкли к историям на фоне альтернативной картины мира с элементами то реализма, то фантастики. Привыкли и к многозначительным — и многозначным! — отсылкам, часть которых может поставить неподготовленного читателя в тупик. Привыкли к повествованию от лица разных рассказчиков. Ко всему чудак-читатель привыкает — и только неожиданные смешения всех элементов сразу могут его по-настоящему удивить, заставить сменить темп чтения на более размеренный и взять в руки карандаш, чтобы исписать все поля и форзацы. И все равно остаться с носом, ведь книга взяла и обманула, обвела вокруг пальца, оказалась не до конца понятой и разгаданной.

«Долой стыд» флиртует — очень по-книжному. Завлекает лаконичной обложкой с лозунгом движения радикальных нудистов 1920-х годов. Автор встречает читателя распростертыми объятиями терпеливого, раскладывающего все по полочкам предисловия: нет, говорит, это не продолжение моей предыдущей книги; нет, я не реалист и не постмодернист; да, я модернист с человеческим лицом (а вы, конечно, понимайте под этим что хотите и лицо представляйте, какое хотите, я все равно устал быть неправильно понятым). После столь теплого приветствия книга первой же фразой намекает на то, что между вами может быть что-то интересное («Старые застиранные трусы спасли ее честь»). А затем приводит в ваши уже едва ли не интимные отношения толпу посторонних людей, которые вообще-то равнодушны к читательским чувствам, и они едва ли не плюют ему в самую душу — не со зла, конечно же.

А что, скажете вы. Вполне жизненная картина. Да после такого роман нужно по меньшей мере пустить по рукам! О какой любви тут может идти речь.

Есть определенная сложность в том, чтобы объяснить, что же происходит в «Долой стыд», каков его сюжет. Потому что его, в общем-то нет. Дать примерное представление можно, лишь назвав рассказчиков и обрисовав в общих чертах реалии художественного мира.

Во-первых, повествователи не сразу названы по именам. Мы отличаем одного нарратора от другого благодаря авторским обозначениям говорящих: Доктор, Вор, Заговорщик и Жених. Какая-то компания картежников! Поначалу кажется, что они друг с другом не связаны — и такое предположение, конечно, оказывается ошибочным. Читателю нужно нащупать связи между этими четырьмя людьми (за Жениха, кстати, говорит его невеста), разгадать их вторые и третьи имена, узнать в знакомых одних — знакомых других. Пока он не найдет хотя бы одну зацепку, которая заземлит его в этом мире, он будет чувствовать себя в невесомости.

Во-вторых, все эти люди живут в реальности, подозрительно похожей на нашу, в городе Петербурге. Дело происходит в 2016 году. И на этом точная информация заканчивается. Здесь есть сетевые магазины, зеркалящие «Пятерочку», есть Законодательное собрание и вообще много политики. Любителям читать анонимные Telegram-каналы посвящается. Фигль-Мигль даст прикурить любому Незыгарю и Протопроедру.

«Присутствовали наши, прокурорские, наблюдатель от ДК (Демократический комитет — Е. В.) и новый парень из ФСБ, про которого все уже знали, что он по-крупному накосячил в московской собственной безопасности и отправлен в наш город на перевоспитание в самый замухрышный отдел, чуть ли не в службу контроля за психоанализом», — говорит один из героев.

«Наши» в этой цитате — это, чтобы вы понимали, Комитет по противодействию экстремизму. А еще тут есть, кстати, Имперский разъезд. И сферы влияния всех этих загадочных структур смыкаются настолько, что представители каждой из них регулярно оказываются на приеме у одного и того же психотерапевта. Который очень жалеет, что в свое время не выбрал психиатрию. Тогда, наверное, в этом загадочном мире его бы никто не контролировал.

Фигль-Мигль в новом романе остается верен себе. Не дает загадок, которые были бы всем по зубам. Высказывается так, что в лучшем случае его афористичность хочется растащить на цитаты (что, кстати, и было виртуозно сделано издательством «Лимбус Пресс» в рамках рекламной кампании), а в худшем — проклясть автора и умолять его писать проще. С упоением оформляет огромные куски текста как вставные конструкции. Смешно шутит и создает персонажей, больше похожих на сумасшедших фриков. Делает текст интересным филологам, культурологам, историкам. Создает роман, который нужно читать дважды, трижды, четырежды — продолжите сами.

Я никогда не понимал таких людей. Они всерьез схватились из-за репутации человека, который умер сто тридцать лет назад и не оставил никаких следов в народной памяти. Ладно бы еще Иван Грозный или Пушкин. Ну вот был журналист, владелец московской газеты. Думал, что держит в руках судьбы России, — а сам и руку на пульсе толком не держал. Имел влияние на консервативные круги и персонально царя Александра Третьего. От либеральной интеллигенции получил кличку Московский Опричник. Кто-то вроде Проханова, если я все правильно понял, в связи с чем хочу спросить: с каких это пор Проханов что-то держит и на кого-то влияет? Если тебя называют опричником, это еще не значит, что ты можешь взять плетку и собачью голову, пройтись по улице, и все бросятся врассыпную.

И в то же время культовый петербургский автор устраивает эксперимент, не давая изначально установок, кто есть кто и вокруг чего будет строиться книга. Если в «Щастье» или даже в «Этой стране» можно было сразу — или почти сразу — понять, в чем завязка сюжета и как он будет развиваться дальше, то в «Долой стыд» все приходится додумывать самостоятельно. Так же, как и делать предположения, почему заголовок именно такой и зачем на обложке написали «Нет уголка для Вандеи».

«Долой стыд» — это идеальный роман для тех, кто любит переживать о ценах на книги. Здесь стоит говорить скорее об инвестициях: многократное чтение Фигля-Мигля убережет тревожных читателей от новых трат. Отношения, скрепленные не только эмоционально, но и финансово — чем не настоящая любовь? К тому же, так красиво начавшаяся.

Фигль-Мигль «Долой стыд»

Долой стыд

Язык написания: русский

Автор этой книги называет себя «модернистом с человеческим лицом». Из всех определений, приложимых к писателю Фиглю-Миглю, лауреату премии «Национальный бестселлер», это, безусловно, самое точное. Игры «взрослых детей», составляющие сюжетную канву романа, описаны с таким беспощадным озорством и остроумием, какие редко встретишь в современной русской литературе. Скучать будет некогда — читателя ожидают политические интриги, конспирологические заговоры, кражи-экспроприации, женские неврозы, мужское сумасшествие и здоровое желание красавицы выйти замуж.

Петербургская писательница Фигль-Мигль выпустила новую книгу «Долой стыд»

Таинственная писательница из Петербурга, скрывающаяся под псевдонимом Фигль-Мигль, выпустила новую книгу «Долой стыд». В ней постсоветский Петербург принимает человеческие страсти и слабости, а сам роман полон отсылок к современникам и классикам и современникам — найдете все «пасхалки»?

Конспирологи приписывали авторство ее книг Павлу Крусанову, Виктору Топорову, Татьяне Москвиной и Михаилу Трофименкову. В короткий список «Нацбеста» проходил и роман «Ты так любишь эти фильмы», некоторые главы которого написаны от лица таксы. Самуил Лурье, описывая Фигля-Мигля, отметил «тотальную иронию», «рефлексию и скрытность», «невероятную начитанность».

«За этим псевдонимом скрывается сотрудница петербургского филфака. Наверное, в качестве Фигля-Мигля она выглядит интереснее, чем под своим реальным именем и в своем реальном качестве Ну кто бы ее знал в качестве Екатерины Н.? Никто бы и внимания не обратил. А после Фигля-Мигля она дает информационный повод», — прокомментировал еще в 2013 году критик и писатель Дмитрий Быков.

Екатерина Чеботарева печаталась в журналах «Нева» и «Звезда». Автор романов «Щастье» (2010), «Ты так любишь эти фильмы» (2011. С этим романом попала в лонг-лист премии «Нос», шорт-лист «Нацбеста» и шорт-лист премии Довлатова) и «Волки и медведи» (2012). В 2017 году в продажу поступил новый роман «Эта страна», который также был номинирован на литературную премию «Национальный бестселлер».

Фигль-Мигль

Из эксклюзивного интервью для «Собака.ru»:

Мой жанр, полагаю, называется «философский комический роман». Я чувствую себя писателем, которого интересуют вопросы метафизики, но я не в состоянии устраивать по этому поводу эпопею в духе Льва Толстого. Мне проще сделать, чтобы было смешно. Возможно, некоторым это мешает видеть собственно проблематику, но тут не моя вина. По этому поводу могу рассказать историю своего псевдонима, вызвавшего столь горячую реакцию у разных людей. Он был придуман давным-давно для газеты «Сорока», которая была бумажным прототипом нынешних соцсетей. Потом, еще в 1990-е, я пришла с романом в журнал «Нева». И старая редакция очень по-доброму ко мне отнеслась — и покойный Борис Никольский, и Самуил Лурье, а затем они потратили много времени, чтобы меня от этого псевдонима отговорить. Но мне еще и тридцати не было, поэтому я подумала: «Старые пердуны недовольны, значит, отличный псевдоним». Что он означает? Что написано, то и означает: что автор фигляр, паяц, гаер, шут гороховый. Это мой привет всем людям, которые смотрят в зеркало и видят там совесть нации.

Путешествие как способ разобраться в себе, швы на носках как признак непостоянства мира.

Записал Максим Мамлыга

Фигль-Мигль

«Долой стыд»

Автор начинает книгу с манифеста, где называет себя «модернистом с человеческим лицом». Это не случайно: афористичный и сложно устроенный роман с бесконечными отсылками к литературным произведениям – от Андрея Белого до Виктора Пелевина – с нежностью рассказывает о людях и человеческих страстях. Действие разворачивается в постсоветском Петербурге в измененной реальности, где «Имперский разъезд» и «Демократический контроль», КГБ и заговорщики борются друг с другом.

Курцио Малапарте

«Бал в Кремле»

Один из самых известных и противоречивых итальянских писателей ХХ века, Курцио Малапарте в 1929 году посетил Москву. И приступил к роману о «высшей марксистской московской аристократии», как называл его сам писатель. «Бал в Кремле» так и не был закончен, но дошедшую

Авторизуйтесь и читайте статьи из популярных журналов

Фигль-Мигль

книги: Фигль-Мигль

Писатель Фигль-Мигль стал предметом горячих споров литературной общественности еще в 2010 году, когда издательство «Лимбус Пресс» выпустило его роман «Щастье». Автору сразу нашли место на полке лучших писателей российской современности, но кто он? Версии высказывались разные. Одни предполагали, что под маской скрывается суровый критик Виктор Топоров, настроенный недаром именно к Фиглю весьма комплиментарно. Другие подозревали ироничную Татьяну Москвину. В качестве третьего претендента предлагалась кандидатура критика Михаила Трофименкова. Звучали имена «петербургского фундаменталиста» Павла Крусанова, режиссера и сценариста Михаила Брашинского.

Со ссылкой на фонтанку.ру можно утверждать что Фигль-Мигль не кто иной, как 43-летняя петербурженка, выпускница филфака СПбГУ Екатерина Чеботарева. Это выяснилось 02 июня 2013 г. в зимнем саду петербургской гостиницы “Астория”, где состоялось вручение премии “Нацбест”. Лауреатом стал(а) Фигль-Мигль с новым романом “Волки и медведи”. Голоса шестерых членов жюри разделились между этой книгой и романом Максима Кантора «Красный свет». Решающим в выборе автора «национального бестселлера» стал голос почётного председателя жюри Льва Макарова. Победительница вышла на сцену и всех поблагодарила, обронив “Служу Отечеству!”, но псевдоним так и не раскрыла.

Выбор Esquire: какие книги мы читаем в мае

«Долой стыд», Фигль-Мигль

Автор начинает книгу с манифеста, где называет себя «модернистом с человеческим лицом». Это не случайно: афористичный и сложно устроенный роман с бесконечными отсылками к литературным произведениям — от Андрея Белого до Виктора Пелевина — с нежностью рассказывает о людях и человеческих страстях. Действие разворачивается в постсоветском Петербурге в измененной реальности, где «Имперский разъезд» и «Демократический контроль», КГБ и заговорщики борются друг с другом.

«Бал в Кремле», Курцио Малапарте

Один из самых известных и противоречивых итальянских писателей ХХ века, Курцио Малапарте в 1929 году посетил Москву. И приступил к роману о «высшей марксистской московской аристократии», как называл его сам писатель. «Бал в Кремле» так и не был закончен, но дошедшую до наших дней рукопись читать интересно. Чиновники, военные, светские львицы, ощущение надвигающегося рока — иногда в прозе Малапарте проскальзывает что-то булгаковское.

«Диковинные истории», Ольга Токарчук

В отличие от отмеченных Международной Букеровской премией «Бегунов» того же автора — сборника новелл и эссе, объединенных темой путешествий и общим сюжетом, — рассказы в «Диковинных историях» подводят к общему знаменателю только уникальный взгляд автора. Токарчук указывает на человеческую уязвимость — душевную и плотскую, говоря о простых вещах. Так, история о домашних консервах вскрывает конфликт поколений, а из наблюдения за швами на носках вырастает тревога об изменчивом мире.

«К реке», Оливия Лэнг

После успеха «Одинокого города» на русский перевели вторую книгу писательницы. Жанр, в котором пишет Лэнг, можно обозначить как «культурное паломничество»: рассказчица в состоянии душевного разлада отправляется в путешествие вдоль реки Уз — той самой, в которой утопилась Вирджиния Вулф. Это рефлективная и медитативная проза, полная приемов классической английской литературы и протекающая на фоне английских же пейзажей.

«Эйфория», Лили Кинг

Основано на реальных событиях. Три антрополога отправляются в леса Новой Гвинеи изучать аборигенов и между делом узнают много нового про самих себя: между учеными завязываются сложные отношения. Помещая западного человека в неизвестный и непонятный ему мир, Лили Кинг высказывается о человеческом опыте, о цивилизации и ее ограничениях, о разнице укладов и выводит на поверхность то, что скрыто в глубине нас самих.

Фигль-Мигль. Долой стыд

• Фигль-Мигль. Долой стыд. — СПб.: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2019. — 376 с.

За псевдонимом Фигль-Мигль скрывается петербурженка Екатерина Чеботарева — лауреат «Национального бестселлера» за 2013 год («Волки и медведи»), вошедший в шорт-лист премии в 2017 году с романом «Эта страна». Однако, кроме имени, о писательнице почти ничего неизвестно: родилась в интеллигентной семье, окончила филфак СПбГУ. Новую книгу Фигля-Мигля открывает манифест, в котором автор объявляет себя «модернистом с человеческим лицом». Это самоопределение подтверждается текстом: сложная композиция сочетается с отсылками к знаковым произведениям русской литературы — от Белого до Пелевина — и рассказом о человеческих страстях.

ДОКТОР

— Ну, что у нас сегодня?

— В русском переводе эта книга называется «Грозовой перевал». Это один из самых знаменитых романов девятнадцатого века. Его проходят в школе. Во всяком случае, в английской.

— Очень хорошо. Продолжайте.

— Тезаурус Роже! Roget.

— Тоже что-то знаменитое?

— Самый известный идеографический словарь в мире. «Тезаурус английских слов и фраз».

— …Так он что, англичанин?

— Британец и английский лексикограф. Питер Марк Роже.

— Роджер звучало бы как-то более по-английски.

— Но он-то Роже. Его отец был швейцарцем.

— Очень хорошо. Может быть, вам стоит вернуться к работе с авторами?

— Да я потому и попросился на переводы, что больше не могу работать с авторами. Переводчику хотя бы всё равно: ты его исправил, а он этого и не заметит. Авторы, вы знаете, все свои ошибки называют особенностями стиля. Я ему говорю: это неряшливо, а он мне: не неряшливо, а непринуждённо. Я ему: здесь тавтология, а он: это у меня такой творческий метод.

— «Подошёл, мелко семеня ногами».

— Чем ещё можно семенить, если не ногами? Мозгами? И можно ли семенить крупно? Два слова из трёх — лишние. Семенить и означает: мелко перебирать ногами. Не удивительно, что он пишет роман в семьсот страниц за два года.

— Очень хорошо. Продолжайте.

— А вот это я по радио вчера слышал. В передаче с участием специалиста. «Кадм построил стовратные Фивы».

— Семивратные он построил! Семивратные. В Греции! А стовратные, в Египте, построил неизвестно кто, когда не то что Кадма, но и Греции толком не было! Кадм, как же! Ненавижу. Убивать безжалостно. В газовые камеры.

— Ну-ну. Не нужно так нервничать. Для газовыхкамер полно других кандидатов.

Он постарался не нервничать и сердито сказал:

— Вы не понимаете. У всех у вас — у Нестора, у депутатов Госдумы, у правозащитников — на лбу написано, кто вы такие. Крупными буквами. Не нужно специальной подготовки, чтобы прочесть. Но когда вот такая мразь выдаёт себя за образованного человека, это видно только настоящему образованному человеку, то есть никому. И люди верят. Люди думают, что уж в случае с Фивами их не наебут.

Матерное слово Славик произнёс очень тихо, страдая и морщась. Он смотрел на меня с мольбой, с тоской. Но я ничем не мог помочь.

— Нет, Вячеслав Германович, это никуда не годится. Можно материться шёпотом, но нельзя материться смущаясь. Попробуйте радостно и смело.

— Я вообще не могу радостно и смело, а уж матом — в особенности.

Вячеслав Германович, редактор в некрупном издательстве, — одна из жертв пакта от двадцать третьего августа. На мои сеансы он направлен в принудительном порядке стараниями Демократического Контроля, и Нестор, передавая мне документы, особо настаивал на необходимости говорить «вольной речью» и в глаза называть клиента Славик. Конечно, его хочется называть Славиком — такой он чистенький, светлый, голубоглазый и выглядит на десять лет младше, чем есть, — но не в качестве же пытки. Однажды это неосторожное слово слетело у меня с языка, и Нестор сказал, что меня самого подвергнут терапии, если я позволю себе думать, что демократическое общество будет кого-либо пытать. «Не надо таких шуток, доктор, — сказал Нестор. — Шуток вообще надо поменьше. Жизнь серьёзная вещь, и относиться к ней следует серьёзно».

— Тогда я не понимаю, какие проблемы у Вячеслава Германовича, — сказал я. — Он-то серьёзен как мало кто.

— Да, но на чём он сосредоточен? Совершенно не на том! На каком-то педантстве! На придирках ко всем, кто что-то делает! Именно такие аутичные вредители мешают становлению гражданского общества. Плевать им на гражданские права, лишь бы запятые правильно стояли!

Я сдался, но пожаловался моему майору, и майор сказал, что Нестор, в порядке исключения, прав: таким славикам, с их запятыми и Фивами, плевать не только на гражданские права (сюда-то они правильно плюют), но и на Родину. «Я от этого пакта, доктор, сам не в восторге, — сказал майор, — а погляди, как пригодилось. Будем аутистов ставить на карандаш. Он у тебя буйный?»

Мой бедный педант приходит в неистовство и шипит так злобно — а сам ясноглазый, чистенький, беззащитный. Когда на очередной странице очередной злодей входит в комнату «со своими сподручными» (эти сподручные развеселили даже меня), Славика кидает в слёзы — и вот тогда, чтобы не заплакать, он вспоминает про газовые камеры.

— «И на лице у него отразилась полная острого переживания мина».

— Мина на лице может только появиться. У вас на лице не может отразиться мина, гримаса или улыбка — во всяком случае, ваша собственная. Если кто-нибудь вам улыбнётся или состроит рожу — это да, отразится.

— …А если перед зеркалом?

— Хорошо вам смеяться, Максим Александрович, — сказал бедолага, приступая к сложным манипуляциям с очками, отглаженным носовым платком и собственными руками, — он производил впечатление человека, у которого сто рук, и все кривые. — Только вот почему мне не смешно?

— От этого мы сейчас и лечимся, — сказал я миролюбиво.

— Как можно излечиться от самого себя?

— Вы недооцениваете психоанализ.

Ну это я так сказал, чтобы припугнуть. У меня всё же есть принципы. Я психотерапевт, а не психоаналитик.

Я вышел его проводить (он умудрился сломать ногу на сухом асфальте и на моём крыльце, в гипсе и с палкой, рисковал сломать шею). В дверях мы столкнулись с неизвестным мне и тоже хромым блондином. Итого: двое с палками и один толстый, как бочонок. Кое-как мы разошлись; я сгрузил Славика и пригласил нового посетителя войти. Тот не замедлил и не столько вошёл, сколько ввалился.

— Я вместо майора, — сказал он, небрежно доставая синюю корочку. — Давай просто Олег.

Я присмотрелся, и мне стало нехорошо. У этого модного, лёгкого на лбу было написано, что нет ни детей, ни кредитов. Звания своего новый куратор не назвал, но я почему-то подумал, что времена майоров для меня прошли.

— Приятный парень, — сказал он про Славика. — И на вид нормальный. Что с ним такое?

— У него индивидуальная непереносимость.

— Я бы сказал, безнадёжный.

— А врачи так говорят?

— Ну я же не врач.

Он бегло глянул на книжные полки, а потом улыбнулся и подхромал поближе. О чёрт, чёрт!

Я сформировал коллекцию без всякого смысла, выбрав издания побогаче и поярче, а для собственной души разбавил их собраниями сочинений Константина Леонтьева и Ницше. Плюс несколько разрозненных томов Каткова. Плюс Карл Шмитт.

— Почему у тебя Фрейд и Юнг бок о бок?

— Там вон ещё гештальт-психология сбоку.

— Под цвет переплётов, — хмуро сказал я. — Переплёты друг с другом красиво сочетаются. А что до Фрейда и Юнга — я ими не пользуюсь, а клиентам всё равно. Вы первый, кто на эти книги вообще посмотрел. То есть так, чтобы увидеть.

Бедный Славик мог бы и посмотреть, и заметить, но он был слишком несчастен в этом кабинете, чтобы что-либо в нём разглядывать, — да и не для принудительных я, в конце концов, старался. За них платит бюджет по минимальной ставке, и дело идёт к тому, что платить перестанут вовсе.

— Катков здесь лишний.

— Майор не возражал.

— Майор не знает, кто это.

— Я не понимаю, на каком основании он бы возразил, даже если бы и знал. Катков — это же столп государственности. Бесчеловечный, реакционный — всё как положено.

— Не нужны государству такие столпы, которые сами себя столпами считают. Хлопот не оберёшься.

Не снимая ни пальто, ни перчаток, он сел в кресло в углу, трость положил на колени, а руки — на трость.

— Ну, доктор, что я должен знать о пациентах?

Никто не одержим мыслями о свержении существующего строя?

Я прикрываю моих идиотов как могу. В сущности, они простые люди и рады отдать кесарю кесарево. («Возьми и отвяжись!») Не их вина, что кесарей теперь два и обоим сразу не угодишь.

— Пациенты самые обычные. У них не мысли, а комплексы. Вы не стали мои отчёты смотреть?

— Я ещё не решил, что именно хочу в них увидеть.

— Наверное, можно попробовать увидеть то, что есть.

— Я даже сейчас не вижу того, что есть, — сказал

он и улыбнулся. — Своими, так сказать, глазами. Твои отчёты, твой кабинет и ты сам показывают

«О чёрт, чёрт! Принесло!»

— Не переживай, я ласковый.

— Нет, ну можно и неванильно.

Он встал, подхромал к кушетке и потыкал в неё палкой.

— Они действительно сюда ложатся?

— И с большой охотой.

— Фрейд, — задумчиво сказал он, — поставил кушетку, чтобы избавить себя от необходимости смотреть пациенту в глаза. Он находил это изматывающим.

«Но я не хотел её ставить. Не хотел».

— Как он тогда узнавал, правду они говорят или нет?

— Пациентам Фрейда незачем было лгать. Они ему верили.

— Очень удобно. А вот мои мне совершенно не верят. — Он вернулся в кресло. На этот раз я уже был убеждён, что его утрированная хромота — притворство. — И как их за это осуждать? Ну а ты, доктор?

— А что я? Я простой человек между двух жерновов. Сотрудничаю. Кстати, ваш коллега из ДК заказал на вас досье. То есть заказывал он ещё на майора, но, полагаю, ему без разницы.

— Заказал — собирай. Покажешь, перед тем как отдавать. Для редактирования.

— И с чего начать?

— Начни с того, что я тебе не понравился.

— А вы мне не понравились?

«А! Как же я сразу не догадался!»

— Так вы к нам из Москвы?

— У меня что, на лбу написано, что я с Москвы?

— И что я должен делать, чтобы сойти за местного?

— Не имеет значения. Что угодно. У вас всё равно не получится. Но если вы хотите что-либо сделать, это нужно сделать. Не ради результата, а чтобы не нажить невроз.

— Что плохого в лёгком, необременительном неврозе?

— Только то, что он очень быстро начинает обременять.

— Кого? …Что у тебя в сейфе, доктор?

В сейфе лежал мой собственный невроз, порядка пяти килограммов исписанной бумаги и система ниточек, чтобы определять, трогал какой-нибудь шпион и враг эту бумагу или нет. Уже психоз, а не невроз. Тяжёлая артиллерия.

— Документы, деньги и драгоценности. Что ещё может там быть?